Проект создан при поддержке
Российского гуманитарного
научного фонда (грант 12-04-12003 в.)
Система Orphus

Том II. Полное собрание сочинений в 15 томах

Источник: Чернышевский Н. Г. <Из № 10 „Современника“>. История России С. Соловьева, т. IV // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : В 15 т. М. : Гослитиздат, 1949. Т. 2. С. 399–405.


<ИЗ № 10 „СОВРЕМЕННИКА“>

История России с древнейших времен. Сочинение Сергея Соловьева. Том четвертый. Москва. 1854.

Четвертый том сочинения г. Соловьева состоит из трех глав. Первые две рассказывают княжения Василия Димитриевича и Ва­силия Васильевича Темного. В третьей, важнейшей по содержа­нию и самой большой по объему (она занимает две трети тома), описывается «внутреннее состояние русского общества от кончины князя Мстислава Мстиславича Торопецкого до кончины великого князя Василия Васильевича Темного (1228—1462)». Намереваясь при первой возможности поместить в «Современнике» подробный разбор важного труда нашего достойного историка, мы здесь огра­ничимся обзором содержания интереснейших отделов последней главы вновь вышедшего тома, именно отделов, излагающих очерк нравов и образа жизни русского народа в XIII—XV веках. Ма­териалы, доставляемые историку летописями, грамотами и дру­гими произведениями тогдашней письменности для восстановления картины внутреннего быта наших предков в этом периоде, чрез­вычайно скудны. Летописи сухи и заключают мало подробностей; грамот осталось нам от этого времени мало; других памятников — еще меньше. Потому и картина быта по необходимости должна быть неполна и бледна; но тем интереснее те немногие черты нра­вов и образа жизни, которые можно уловить в скудных источ­никах.

Важнейшими мастерствами были, как видим из рассказа лето­писи об основании города Холма, оружейное, кузнечное и медное, отчасти мастерство серебряных дел. О существовании других ма­стеровых, кроме плотников, каменщиков и живописцев, нет ника­ких известий. Потому г. Соловьев думает, что остальные ремесла, например, сапожное, портняжное, отправлялись домашнею при­слугою. Об удобствах жизни также не имеем никаких известий, и должно предполагать, что их существовало очень мало. Богатый волынский князь Владимир Василькович во время продолжитель­ной своей болезни лежал на соломе. Из подробных описей иму­щества московских князей, находящихся в их завещаниях, видим, что ценных вещей у них было очень мало. Так, например, Иоанн Калита оставил после себя двенадцать цепей золотых, восемь поясов золотых, шесть золотых чаш и два золотые кубка, золотую коробочку, три кожуха, вышитые жемчугом, и три или четыре других платьев, также вышитых жемчугом. Еще гораздо менее подобных вещей показано в завещаниях Димитрия Донского, Василия Димитриевича и Василия Темного. Это уменьшение бо-

399


гатств г. Соловьев приписывает тохтамышеву нашествию, боль­шим издержкам в орде, снова усилившейся и раздраженной, и междоусобиям времен Василия Темного. Если так мало было цен-ного имущества у великих князей, продолжает г. Соловьев, то у простых людей ничего нельзя было найти, кроме самой простой и необходимой рухляди. О пище нет подробностей; можно только видеть, что бедные люди употребляли в пищу овсяный хлеб. Относительно нравов г. Соловьев замечает, что в северовосточной Руси они были грубее, нежели на юге; он приписывает это раз­личие в нравах отчасти соседству полудиких племен, отчасти влиянию самого климата, более сурового; еще сильнее было, по его мнению, влияние тяжких исторических обстоятельств на огру­бение нравов XIII — XV столетий в сравнении с предшество­вавшими.

«Нравы грубели; привычка руководствоваться инстинктом самосохране­ния вела к господству всякого рода материальных побуждений над нравствен­ными; грубость нравов должна была отражаться на деле, на слове, на всех движениях человека. В это время имущества граждан прятались в церквах и монастырях, как местах наиболее, хотя не всегда, безопасных; сокровища нравственные имели нужду также в безопасных убежищах — в теремах: жен­щина спешила удалиться или ее спешили удалить от общества мужчин, чтобы волею или неволею удержать чистоту семейную; не вследствие византийского или татарского влияния явилось затворничество женщин в высших сословиях, но вследствие известной нравственной экономии в народном теле. Историк не решится отвечать на вопрос: что сталось бы с нами в XIV веке без те­рема? Но понятно, что удаление женщины, бывшее следствием огрубения нравов, само, в свою очередь, могло производить еще большее огрубение».

Всякого рода беспорядки, грабежи и воровство были самым обыкновенным делом; страсть к вину выказывается в сильной сте­пени; часто мужья жили с женами без венчания. До какой сте­пени чуждались иноземцев, доказывается тем, что псковичи недо­умевали, позволительно ли пользоваться хлебом, вином и ово­щами, привозимыми из немецкой земли.

В конце главы г. Соловьев высказывает свой общий взгляд на нашу историю до Иоанна III:

«Мы окончили тот отдел русской истории, который по преимуществу носит название древней истории; мы не можем расстаться с ним, не пока­завши его общего значения, не показавши его отношений к следующему периоду. На великой северовосточной равнине, на перекрестном открытом пути между Европой и Азией основалось государство Русское. То была обширная девственная страна, ожидавшая населения, ожидавшая истории. Отсюда древняя русская история есть история страны, которая колонизуется, отсюда постоянное сильное движение народонаселения на огромных прост­ранствах. Населить как можно скорее, перезвать отовсюду людей на пустые пространства, приманить всякого рода льготами; уйти на новые, лучшие места, на выгоднейшие условия, в более мирный, спокойный край; с другой стороны, удержать население, возвратить, заставить других не принимать его — вот важные вопросы колонизующейся страны, вопросы, которые мы встречаем в древней русской истории. Из этого, по мнению г. Соловьева, легко понять происхождение льготных грамот, жалуемых землевладельцам, насели-телям земли».

400

Остановимся здесь на минуту и заметим, что колонизация об­ширных областей, лежащих на восток от Киева, Чернигова, Смо­ленска и Новгорода, действительно очень важный факт древней русской истории; быть может, справедливо кажется он г. Соловь­еву даже важнейшим ее фактом, хотя с этим труднее согласиться безусловно; во всяком случае, заслугою г. Соловьева останется, что он обратил на него внимание. Но трудно дать в истории на­шей важное место заботам о привлечении населения и объяснять ими происхождение льготных грамот. Скорее давались они для того, чтобы привязать к себе, удержать волость от принятия в князья соперника, нежели с тем, чтобы привлечь новое насе­ление. Об этом думали гораздо меньше. Правда, пленных часто выводили для поселения в своих землях; но так же часто про­давали их иноземцам и жителям других волостей, как видно, бо­лее дорожа прибылью в имуществе, нежели в народе. Что искание новых земель, более, нежели искание новых льгот, было побужде­нием к колонизации, видим из обширности колоний Новгорода, переселенцы из которого, конечно, не могли ожидать новых льгот. Могли бы мы предполагать, что иногда колонистами управляли стремления, подобные тем, под влиянием которых образовалось впоследствии донское и запорожское казачество, — стремления к совершенной самостоятельности; но и этому желанию нельзя при­писывать большого круга действия, потому что не видим в по­граничных волостях особенных наклонностей к автономии, как по­том замечается у донцов и запорожцев; не видим и того даже, чтобы жители новозаселенных земель отличались от оставшихся на старых местах по Днепру и Ильменю энергией и следствием ее — мужеством в боях. Напротив, кажется, справедливо г. Со­ловьев считает дружины и ополчения киевские, черниговские и новгородские более крепкими в бою, нежели войска восточных князей. А удальство и отважность обыкновенно характеризуют колонистов. Потому едва ли не должно предположить, что коло­низация происходила слабо и медленно, не оказывая большого влияния ни на характер жителей, ни на общественные отношения. Не должно представлять себе слишком обширным и то поле, по которому она разливалась в X—XV веках: за исключением во­логодских и вятских поселений, очень немноголюдных, как это ясно из их состояния даже в XVII веке, в это время колонизова­лось только пространство, занимаемое теперь губерниями Орлов­ской, Калужской, Тульской, Рязанской, Московской, Владимир­ской, южными и западными частями губерний Тверской, Ярослав­ской, Костромской и Нижегородской; всего в течение пяти или шести веков область новых земель, занятых, конечно, не густым русским населением, обняла пять, много — семь тысяч квадрат­ных миль — пространство, вдвое, если не втрое, меньше страны, которую занимали сплошные коренные поселения русских славян в IX веке. Население этого пространства и теперь вдвое уступает

25 Подпись: 401Н. г. Чернышевский, т. II

401
числом населению малорусских, белорусских, Псковской и Новго­родской губерний; между тем известно, что в XV—XVIII веках оно умножалось гораздо быстрее, нежели население западных гу­берний; во сколько же раз оно должно было уступить этому по­следнему в XIII—XV веках? Не забудем также, что в его массе было довольно много ославянившихся потомков туземцев — неко-торые даже полагают, что большинство народа составилось из них — сообразив это все; мы едва ли не должны будем убедиться, что колонизация восточных волостей в X—XV веках совершалась медленно и число переселившихся не было громадно по сравнению с населением, оставшимся на своих прежних местах: из несколь­ких миллионов переселилось в течение пяти или шести веков не­сколько сотен тысяч, может быть, десятая, пятнадцатая часть всей массы приднепровских и ильменских жителей. Если же припо­мним, что много в том числе было уведенных туда в плен, то до­бровольное стремление населения с юга на север, с запада на во­сток окажется еще менее сильным. Во всяком случае, едва ли можно предполагать, чтобы много заботились о сильнейшем воз­буждении его льготами и т. д. В самых понятиях г. Соловьева о различии общественных отношений старых и новых городов можно найти, подтверждение мнению, которое осмелились мы здесь высказать, и которое, точно так же, как и мнение г. Со­ловьева, ему противуположное, нуждается в более точных изыска­ниях для того, чтобы получить или потерять право на прочное место в науке. Возвращаемся, однакоже, к его очерку общего ха­рактера событий нашей древней истории. Объяснив причины, по которым русские славяне должны были довольствоваться этим се­верным и восточным направлением, отказываясь от направления на юг, от которого были отрезаны наплывом угров, печенегов, по­ловцев и татар, г. Соловьев продолжает, что, впрочем, и не было у русских славян даже в IX—X веках особенного стремления по­кидать свою родину, как это было в IV—VII у германцев, тесни­мых с востока и северо-востока:

«Славянские племена, вошедшие в состав русского государства, раскину-лись широко и привольно по огромной северо-восточной равнине Европы; они не получали никакого толчка с севера и северо-востока; ничто не понуж­дало их покидать землю великую и обильную и отправляться искать новых земель, как то делывали германские племена на западе, ничто не побуждало их предпринимать стремительного движения целыми массами с севера на юг, и Святослав вовсе не был предводителем подобных масс: он оставил назади громадное владение, редкое население которого вовсе не хотело пере­селяться на юг, хотело, чтобы князь жил среди его и защищал его от диких степных орд: «Ты, князь, чужой земли ищешь, а нас здесь чуть не взяли печенеги», говорят киевляне в предании — знак, что у киевлян была своя земля, а чужой они не искали».

Мы выписали это место между прочим и потому, что оно слу­жит подтверждением нашего мнения о незначительности стремле­ния наших предков к переселению. Но вскоре обстоятельства из­

402


меняются, — говорит г. Соловьев, — южные области постоянно подвергаются сильным нападениям сначала печенегов, потом по­ловцев, наконец, татар. Куда же было удалиться русским людям от плена и разорения? свободный путь оставался один — на се­веро-восток. В XIII веке и последующих татары теснят не только с юга, но и с востока, с запада начинает теснить Литва: «таким образом, — заключает г. Соловьев, — с востока, юга и запада на­селение, так сказать, сгоняется в средину страны, где на берегах Москвы-реки завязывается крепкий государственный узел». Что Московские, Владимирские, Тульские области для жителя Киев­ской Украины могли быть убежищем от половцев, мы согласны; но еще ближе было искать от них убежища в Галицких и Влади-мироволынских областях, и связи между Галичем и Киевом в XII—XIII веках гораздо теснее, нежели между Киевом и Сузда­лем или Владимиром на Клязьме. Если было сильное переселе­ние из Киевской волости, то, конечно, на Волынь и в Галич; но мы не думаем, чтобы половцы в XII—XIII веках могли далеко оттес­нить нас на юге, потому что и в IX—X веках южные границы русского населения не заходили далеко за Киев, а половцы гра­били почти только одни города по Руси — до Киева они доходили не часто. От Литвы едва ли бежало много народа, потому что скоро Литовское княжество вступило в теснейшую связь с южно-русскими, и нашествия гедиминовых войск едва ли казались на­шествиями чужеплеменников; и опять естественным убежищем от врага, идущего с севера, были бы для белоруссов и волынян не Московские, а Галицкие волости; что касается эпохи позднейшей борьбы Литовского княжества с Московским, в это время более ужасались татарских нашествий с востока, нежели литовских с за­пада, и едва ли мог быть прилив населения, например, из Смо­ленска в Калугу, грабимую татарами. Что татарские нашествия могли оттеснять население Рязанских и Тульских волостей к Мо­скве, с этим нельзя не согласиться. Таким образом, из всех ино­земных притеснений, исчисляемых г. Соловьевым, одни татарские могли, нам кажется, содействовать усилению Московской волости сравнительно с Курскою, Тульскою, Рязанскою; но сравнительно с западными областями сама Московская много проигрывала от татарских нашествий, и потому трудно сказать, больше ли они вредили ей или приносили пользы. Окончим, однакоже, нашу вы­писку, не задерживая читателей замечаниями о последующих воз­зрениях г. Соловьева, потому что эти замечания требовали бы го­раздо подробнейшего развития, нежели какое могло быть дано им в настоящей статье, и найдут себе место в разборе, о котором го­ворили мы в начале нашей статьи.

«Таков был, в общих чертах, ход древней русской истории. Уже давно, как только начали заниматься русскою историею с научною целью, подме­чены были главные, особенно выдающиеся в ней события, события поворот­ные, от которых история заметно начинает новый путь. На этих событиях

403

начали останавливаться историки, делить по ним историю на части, пе­риоды... Обыкновенно каждый писатель старался показать неправильность деления своего предшественника; мы не будем продолжать этих споров; мы начнем с того, что объявим все эти деления правильными; мы начнем с того, что признаем заслугу каждого из предшествовавших писателей, ибо каждый, в свою очередь, указывал на новую сторону предмета и тем способствовал лучшему пониманию его. (Вот язык, достойный истинного ученого: какой пре­красный пример подает г. Соловьев этими словами!) Но с течением времени наука мужает, и является потребность соединить то, что прежде было раз­делено, показать связь между событиями, показать, как новое проистекло из старого, соединить разрозненные части в одно органическое целое, является потребность заменить анатомическое изучение предмета физиологическим».

«История знает различные виды образования государств: или государ­ство, начавшись незаметною точкою, в короткое время достигает огромных размеров, в короткое время покоряет себе многие различные народы; обык­новенно такие государства, как скоро возросли, так же скоро и падают; такова, например, участь азиатских громадных государств. В другом месте видим, что государство начинается на ничтожном пространстве, и потом, вследствие постоянной напряженности сил от внутреннего движения, в про­должение довольно долгого времени распространяет свои владения насчет соседние стран и народов, образует громадное тело и, наконец, распадается на части, вследствие самой громадности своей и вследствие отсутствия внут­реннего движения, исчезновения внутренних живительных соков: таково было образование государства римского. Образование всех этих древних громад­ных государств, какова бы ни была в других отношениях разница между ними, можно назвать образованием неорганическим, ибо они обыкновенно составляются нарастанием извне, внешним присоединением частей посредст­вом завоевания. Иной характер представляется нам в образовании новых европейских, христианских государств: здесь государства при самом рожде­нии своем, вследствие племенных и преимущественно географических условий, являются уже в тех же почти границах, в каких им предназначено действо­вать впоследствии; потом наступает для всех государств долгий, тяжкий, болезненный процесс внутреннего возрастания и укрепления, в начале кото­рого государства эти являются обыкновенно в видимом разделении, потом это разделение мало-помалу исчезает, уступая место единству: государство образуется. Такое образование мы имеем право назвать высшим, органи­ческим».

«Какое же образование нашего государства?» продолжает г. Соловьев и общим очерком событий показывает, что оно — вто­рого рода, высшего, органического. Русские славяне, положившие основание будущей Российской империи, в IX веке занимали боль­шую половину европейской России; восточная часть этой обшир­ной площади, не занятая славянами, едва могла назваться насе­ленною, будучи обитаема только рассеянными и малочисленными племенами финскими, не полагавшими почти никакого препятствия колонизации, почти добровольно и во многих случаях совершенно добровольно соединявшимися с славянами (предание о призвании Рюрика Весью, Новгородцами и Кривичами) и скоро превращав­шимися в славян. Все эти страны очень быстро и без больших затруднений сливаются в одно целое. Потом они, в так называе­мом удельном периоде, распадаются на множество небольших владений, подобно тому, как распалась, незадолго перед тем, дер­жава Карла Великого, и г. Соловьев проводит прекрасную па­раллель между родовыми отношениями наших князей с одной сто­

404
роны и феодальною связью западно-европейских владельцев — с другой; потом родовые отношения на Руси уступают место го­сударственным, и Русь соединяется в Московское царство, как на западе из феодальных владений составляются большие государ­ства.

Излишне говорить, что вновь вышедший том «Истории Рос­сии» своим достоинством равняется предшествовавшим частям огромного труда г. Соловьева; излишне также повторять, что труд этот составляет, вместе с изданиями Археографической Комиссии, важнейшее приобретение нашей исторической науки в течение по­следних пятнадцати лет, и в скором времени мы надеемся по­дробно рассмотреть его отношение к предшествовавшим трудам и показать, насколько двинута вперед наука новейшими исследо­вателями, в главе которых стоит г. Соловьев.