Проект создан при поддержке
Российского гуманитарного
научного фонда (грант 12-04-12003 в.)
Система Orphus

Том I. Полное собрание сочинений в 15 томах

Источник: Мещеряков Н. Ленин о Чернышевском // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : В 15 т. М. : Гослитиздат, 1939. Т. 1. С. 5–23.


ЛЕНИН О ЧЕРНЫШЕВСКОМ

Товарищ Н. К. Крупская, вспоминая об отношении В. И. Ле­нина к Чернышевскому, говорит: «Вряд ли кого-нибудь Владимир Ильич так любил, как он любил Чернышевского. Это был человек, к которому он чувствовал какую-то непосредственную близость и уважал его в чрезвычайной мере»[1].

Действительно, Ленин в своих книгах и статьях очень часто говорил о Чернышевском. В справочном указателе к сочинениям Ленина указано 39 отрывков, в которых он упоминает о Чернышев­ском. Кроме того, ряд упоминаний о нем находим в тех материа­лах — «Ленинских сборниках», которые не вошли в собрание со­чинений.

Отзывы и замечания Ленина чрезвычайно глубоки и инте­ресны. Но во всех своих отзывах о Чернышевском Ленин подхо­дил к нему всякий раз с какой-нибудь одной стороны этого мно­гогранного человека и не дал нигде исчерпывающей, суммирующей сводки своих характеристик, рассеянных в ряде статей и в ряде томов, характеристик, часто очень коротких, но глубоких по со­держанию. Поэтому тот, кто захочет ясно представить себе пол­ностью характеристику, которую Ленин давал Чернышевскому, дол­жен сам произвести эту работу суммирования разрозненных заме­чаний. Настоящая статья и представляет попытку такого сумми­рования.

Ленин писал о Чернышевском:

«Демократ», «гениальный провидец», «наш русский великий утопист», «великий русский писатель», «великий русский социа­лист», «социалист-утопист», «величайший представитель утопиче­ского социализма», «последовательный боевой демократ», «заме­чательно глубокий критик капитализма», «великорусский демократ, отдавший свою жизнь делу революции», «русский великий социа­лист до-Марксова периода», «один из первых социалистов в Рос-


[1] А. Луначарский. «Этика и эстетика Чернышевского перед судом совре­менности». «Вестник Коммунистической Академии», кн. 25.

5


сии, замученный палачами правительства». Некоторые из этих характеристик повторяются неоднократно.

В этих характеристиках часто встречаются две: «великий рус­ский социалист» и «демократ». Ленин часто к слову «социалист» прилагал еще эпитет «утопический». Очевидно, Ленин видел характернейшую черту Чернышевского в том, что он был единовре­менно и «утопическим социалистом» (и притом «великим»), и «де­мократом».

И действительно, уже в брошюре «Что такое «друзья народа» Ленин, характеризуя конец 50-х и начало 60-х годов, писал:

«...та пора общественного развития России, когда демократизм и социализм сливались в одно неразрывное, неразъединимое целое (как это было, напр., в эпоху Чернышевского), безвозвратно канула в вечность. Теперь нет уже решительно никакой почвы для той идеи, — которая и до сих пор продолжает еще кое-где держаться среди русских социалистов, крайне вредно отзываясь и на их теориях и на их практике, — будто в России нет глубо­кого, качественного различия между идеями демократов и социа­листов.

Совсем напротив: между этими идеями лежит целая пропасть, и русским социалистам давно бы пора понять это, понять неизбеж­ность и настоятельную необходимость полного и окончательного разрыва с идеями демократов»[1].

Но разве всякий социалист не должен быть демократом? Раз­ве мы, строители социалистического общества, не создали наибо­лее демократическую из всех когда-либо существовавших консти­туций? Конечно, каждый социалист должен быть демократом, и если Ленин говорил, что «та пора общественного развития России, когда демократизм и социализм сливались в одно неразрывное, не­разъединимое целое (как это было, напр., в эпоху Чернышев­ского), безвозвратно канула в вечность», то это потому, что под словами «демократизм» и «социализм» он подразумевал особый вид социализма и демократизма.

Это не был научный социализм, как он был развит в работах Маркса, Энгельса и самого Ленина. Это был утопический социа­лизм, характернейшей чертой которого было то, что он не знал пути к торжеству социализма через классовую борьбу пролетариата, че­рез революцию, в которой вождем и гегемоном выступает проле­тариат, и далее через диктатуру пролетариата. А «демократизм», который имел в виду Ленин в вышеприведенной цитате, был не наш современный пролетарский демократизм, который вводит теперь в действие наиболее демократическую Сталинскую Конституцию, а крестьянский демократизм.

В самом деле, как представлял себе Чернышевский политический переворот в России и дальнейшее изменение общественного строя?

Главное зло современной ему русской жизни Чернышевский ви-


[1] Ленин. Соч., том I, стр. 170—171. (Везде цитируется по III изд. 1931 г.)

6


дел в крепостном праве. В 1858 году в статье «О новых условиях сельского быта» он писал:

«Дух сословия, имеющего главное участие в государственных делах, организация войска, администрация, судопроизводство, про­свещение, финансовая система, чувство уважения к закону, народ­ное трудолюбие и бережливость — все это сильнейшим образом страдает от крепостного права, все искажается им в настоящем, и сильнейшее препятствие в нем встречается каждым нововведением, каждым улучшением для будущего. Много говорили мы о наших недостатках и множество всевозможных недостатков находили в себе, но общий, главнейший источник всех их — крепостное право; с уничтожением этого основного зла нашей жизни каждое другое зло ее потеряет девять десятых своей силы».

Итак, крепостное право — вот основное зло. За это звено и должен был схватиться в то время политический деятель.

Каким же путем мыслил Чернышевский уничтожение крепост­ного права в России?

Он не ждал его ни от царя, ни от либеральных помещиков. Он был убежден, что настоящее, действительное освобождение кре­стьян, такое освобождение, которое будет произведено в их инте­ресах, а не в интересах помещиков, может произойти только рево­люционным путем.

«...если века рабства настолько забили и притупили крестьянские массы, что они были неспособны во время реформы ни на что, кроме раздробленных, единичных восстаний, скорее даже «бунтов», не освещенных никаким политическим сознанием, то были и тогда уже в России революционеры, стоявшие на стороне крестьянства и понимавшие всю узость, все убожество пресловутой «крестьянской реформы», весь ее крепостнический характер. Во главе этих, крайне немногочисленных тогда, революционеров стоял Н. Г. Чернышев­ский», писал Ленин в 1911 году в статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция»[1].

«...Чернышевский был не только социалистом-утопистом, — про­должает Ленин несколько далее. — Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цен­зуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свер­жение всех старых властей. «Крестьянскую реформу» 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прослав­ляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные ос­вободители, как липку. Либералов 60-х годов Чернышевский наз­вал «болтунами, хвастунами и дурачьем», ибо он ясно видел их боязнь перед революцией, их бесхарактерность и холопство перед власть имущими»[2].


[1] Ленин. Соч., том XV, стр. 143.

[2] Ленин. Соч., том XV, стр. 144.

7


И действительно, в своем «Дневнике», где Чернышевский мог откровенно записывать свои мысли, он писал еще в 1850 году, что, по его мнению, Россия быстро идет к революции, что «мирное и тихое развитие невозможно», что «без конвульсий нет никогда ни одного шага в истории». В «Дневнике» за 1853 год он записал свой разговор с невестой. «У нас будет скоро бунт,— говорил он ей,— а если он будет, я буду непременно участвовать в нем... Недоволь­ство народа против правительства, налогов, чиновников, помещи­ков все растет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все это. Вместе с тем растет и число людей из образованного кружка, вра­ждебных против настоящего порядка вещей. Готова и искра, кото­рая должна зажечь этот пожар. Сомнение одно — когда это вспыхнет? Может быть, лет через десять, но я думаю скорее. А если вспыхнет, я, несмотря на свою трусость[1], не буду в со­стоянии удержаться. Я приму участие. Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня».

Было много революционеров из среды интеллигенции, которые мечтали о революции. Но в то же время они, чуждые трудовым массам, боялись этой революции. Они боялись, что пролетариат и крестьянство, низвергнув власть эксплоататоров, став сами у вла­сти, не сумеют оценить завоеваний культуры, что они разрушат культуру. Этого боялся, например, Гейне. А Чернышевский не имеет этих опасений. Он, очевидно, убежден, что, став у власти, тру­дящиеся сумеют не только сохранить старую культуру, но и соз­дать новую, неизмеримо более блестящую. В этом виден глубокий, органический демократизм Чернышевского.

Приведенная выше выписка из «Дневника» Чернышевского не была для него пустыми словами. Он действительно все силы свои отдал делу пропаганды и подготовки революции. Он умел делать это блестяще, ловко обходя цензуру, а часто прямо издеваясь над ней, «чисто революционные идеи он умел излагать в подцензур­ной печати»[2], — говорит Ленин, характеризуя Чернышевского. В другом месте Ленин отмечает «могучую проповедь Чернышев­ского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров»[3].

В конце 1861 года Чернышевский решил прямо при помощи на­писанной им прокламации обратиться к крестьянству с призывом готовиться к близкой революции.

Чернышевский был утопическим социалистом. Но в то время как великие утопические социалисты Западной Европы — Фурье, Оуэн и др.— думали, что их идеальный социалистический строй


[1] Чернышевский, как человек чрезвычайно скромный, говоря о себе, всегда старался выставить себя в смешном виде, выставить в преувеличенном виде свои недостатки или даже приписать себе такие, которых у него совсем не было. Так он делает и в данном случае. В действительности никакой тру­сости у него не было; как показала вся его жизнь, он был очень мужественным, стойким революционером.

[2] Ленин. Соч., том I, стр. 178.

[3] Ленин. Соч., том IV, стр. 126.

8


может быть осуществлен только мирными средствами, Чернышев­ский не допускал этого мирного пути. Все свои надежды он возла­гал только на революцию и притом на революцию, которую должна была сделать не кучка заговорщиков, а действительно широкие народные массы. Чернышевский не только на словах признавал тео­рию классовой борьбы; он клал ее в основу всей своей политики. В этом признании революции, как единственного пути осуществле­ния социалистического строя, в этом признании класса «трудя­щихся» единственно способным осуществить эту социалистическую революцию состоит громадное превосходство Чернышевского над утопическими социалистами Западной Европы.

Чернышевский был смелым, мужественным, непреклонным, стой­ким революционером. Признавая основным злом в России того вре­мени крепостное право и царизм, против них он и направлял свои удары.

Какой же строй установился бы в России, если бы исполнились надежды Чернышевского и в России в начале 60-х годов победила бы та революция, которую он подготовлял?

В России установился бы буржуазно-демократический строй. Чернышевский сам знал это; в своей прокламации «Барским кре­стьянам» он ничего не говорил о социализме; он указывал, как на желательный образец, на Швейцарию, Англию и Америку.

Вот что писал, например, Чернышевский в этой прокламации:

«Вот у французов есть воля, у них нет розницы: сам ли чело­век землю пашет, других ли нанимает свою землю пахать; много у него земли — значит богат он; мало — так беден; а розницы по званью нет никакой... Надо всеми одно начальство, суд для всех один и наказание всем одно.

Вот у англичан есть воля, а воля у них та, что рекрутства у них нет: кто хочет, иди на военную службу... А кто не хочет, тому и принужденья нет...

А то вот еще в чем воля и у французов и у англичан: подуш­ной подати нет. Вам это, может, и в ум не приходило, что без рекрутчины да без подушной подати может царство стоять. А у них стоит. Вот, значит, умные люди, коли так устроить себя умели.

А то вот еще в чем у них воля. Паспортов нет; каждый сту­пай, куда хочет, живи, где хочет, ни от кого разрешенья на то ему не надо...

А то вот еще в чем у них воля: никто над тобой ни в чем не властен, окроме мира... Народ у них всему голова: как народ по­велит, так тому и быть. У них и царь над народом не властен, а народ над царем властен».

Далее рассказывается, что в Швейцарии и Америке совсем нет царей, что там «народный староста, не по наследству бывает, а на срок выбирается», и «тогда народу лучше бывает жить, народ бо­гаче бывает». «Вот это воля, так воля и есть. А коли того нет, зна­чит, и воли нет, а все одно: обольщенье в словах».

9


Из этих цитат видно, что только об одном демократическом строе и говорил Чернышевский в своей прокламации. Достижение этого демократического строя он и ставил задачей ожидаемой им в России революции. О социализме он в своей прокламации не го­ворил ничего.

Итак, рассматривая эту сторону деятельности Чернышевского, мы видим в нем действительно последовательного, решительного, непримиримого по отношению к пережиткам старого, крестьянского, революционного демократа. Эту сторону и подчеркивал неодно­кратно Ленин в своих характеристиках Чернышевского, называя его демократом.

В своих заметках на опубликованную в 1910 году статью Пле­ханова о Чернышевском Ленин отмечает, что Плеханов недооцени­вает общий материалистический характер воззрений Чернышев­ского, «чересчур» подчеркивая в них элементы идеализма, и что «из-за теоретического различия идеалистического и материалисти­ческого взгляда на историю Плеханов просмотрел практически-политическое и классовое различие либерала и демократа»[1].

Но Чернышевский был не только революционным демократом. Он был в то же время и социалистом. Он не удовлетворялся поли­тическими реформами или переворотами, как бы радикальны они ни были. Обращаясь к вождям французской либеральной буржуазии, он писал в своем «Дневнике»:

«Эх, господа, вы думаете, дело в том, чтобы было слово рес­публика да власть у вас,— не в том, а в том, чтобы избавить низ­ший класс от его рабства, не перед законом, а перед необходимо­стью вещей, как говорит Луи Блан, чтобы он мог есть, пить, же­ниться, воспитывать детей, кормить отцов, образовываться и не делаться: мужчины — трупами или отчаянными, а женщины — продающими свое тело. А то вздор то! Не люблю я этих господ, которые говорят свобода, свобода, и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово да написали его в законах, а не вводят в жизнь, что уничтожают тексты, говорящие о неравенстве, а не уничтожают социального порядка, при котором девять десятых — орда, рабы и пролетарии; не в этом дело, будет царь или нет, бу­дет конституция или нет, а в общественных отношениях, в том, чтобы один класс не сосал кровь другого».

Эта запись в «Дневнике» ясно показывает, что Чернышевский был не только политическим радикалом, не только демократом. Ос­новной целью политической деятельности он ставил заботу о благе трудящихся, о том, чтобы «один класс не сосал кровь другого». Другими словами, он был социалистом.

Какой же характер имел социализм Чернышевского?

Чернышевский был не только широким, разносторонним, но и глубоким мыслителем. Его миросозерцание имело под собою глубокую философскую основу. Этой основой был материализм, ко-


[1] Ленинский сборник, XXV, стр. 231.

10


торому Чернышевский оставался верен всю свою жизнь. Ленин очень высоко ценил эту сторону мировоззрения Чернышевского и отмечал, что «Чернышевский — единственный действительно вели­кий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и от­бросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников»[9]. Однако немедленно вслед за приведенными словами Ленин добавляет: «Но Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалекти­ческого материализма Маркса и Энгельса». В другом месте (в статье «Народники о Н. К. Михайловском») Ленин писал: «В философии Михайловский сделал шаг назад от Чернышев­ского, величайшего представителя утопического социализма в Рос­сии. Чернышевский был материалистом и смеялся до конца дней своих (т.-е. до 80-х годов XIX века) над уступочками идеализму и мистике, которые делали модные «позитивисты» (кантианцы, махи­сты и т. п.)»[10].

Чернышевский понимал, что развитие общества совершается не по воле отдельных гениальных личностей, а как результат борьбы общественных сил. «Совершение великих мировых событий,— пи­сал он,— не зависит ни от чьей воли, ни от какой личности. Они совершаются по закону, столь же непреложному, как закон тяготе­ния или органического возрастания». «Серьезное значение имеют только те желания, которые основанием своим имеют действитель­ность; успеха можно ожидать только в тех надеждах, которые воз­буждаются действительностью, и только в таких делах, которые совершаются при помощи сил и обстоятельств, представляемых ею». Чернышевский в значительной степени понимал классовую сущ­ность всякой общественной борьбы и в своих сочинениях освещал политическую и общественную жизнь как России, так и Западной Европы с точки зрения классовой борьбы. «От его сочинений веет духом классовой борьбы»[11], — писал Ленин. Чернышевский пони­мал, что в основе всякой науки, всякой философии лежат классовые интересы; больше того — он прекрасно понимал партийность науки и философии. «Политические теории, да и всякие вообще философ­ские учения, — писал он, — создавались всегда под сильнейшим влиянием того общественного положения, к которому принадлежа­ли, и каждый философ бывал представителем какой-нибудь из по­литических партий, боровшихся в его время за преобладание над обществом, к которому принадлежал философ». «Философские сис­темы насквозь проникнуты духом тех политических партий, к кото­рым принадлежали авторы систем».

Итак, Чернышевскому была ясна роль классовой борьбы. Он знал и то, что в современном обществе борются три основные


[9] Ленин. Соч., том XIII, стр. 295.

[10] Ленин. Соч., том XVII, стр. 224.

[11] Ленин. Соч., том XVII, стр. 342.

11


класса (он называл их «сословиями»): помещики-землевладельцы, капиталисты и третий класс, который он называл «простолюди­нами», соединяя в нем и рабочих, и ремесленников, и крестьянство. Чернышевский не выделял пролетариат в особый класс из среды «простолюдинов». В 50-х и 60-х годах XIX столетия, когда писал Чернышевский, капитализм был еще очень слабо развит в Рос­сии, пролетариат был еще немногочисленным. Наиболее многочи­сленным классом было крестьянство. Главным «злом» в то время в России было действительно крепостное право, сковывавшее всю жизнь страны; его нужно было устранить прежде всего. Рабочие волнения, выражавшиеся тогда в редких, разрозненных и неорга­низованных выступлениях против хозяев фабрик и заводов, играли небольшую роль по сравнению с волнениями крепостных крестьян. Наконец, рабочие того времени были еще очень тесно связаны с крестьянством (иногда они были и крестьянами и рабочими одно­временно). Все это было причиной того, что Чернышевский не уяс­нил, да и не мог в то время уяснить себе, историческую револю­ционную роль пролетариата. Пролетариат для него сливался с дру­гими слоями трудящихся, а в России — с крестьянством. Поэтому социализм Чернышевского носил характер крестьянского социа­лизма.

Чернышевский не понимал, что социализм может быть построен только пролетариатом, ставшим у власти после победы пролетар­ской революции. Для построения социализма Чернышевский искал других путей. «Чернышевский,— писал Ленин в статье «Крестьян­ская реформа» и пролетарски-крестьянская революция»,— был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую, полуфеодальную, крестьянскую общину, который не видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что только раз­витие капитализма и пролетариата способно создать материальные условия и общественную силу для осуществления социализма»[1]. А в области промышленности Чернышевский рекомендовал для осуществления социализма прибегнуть к организации производи­тельных товариществ на добровольных началах, которые должны были получать ссуды от государства. Образование таких коопера­тивных товариществ могло быть осуществлено только после побе­доносной крестьянской революции. Но неизвестно, какие причины побудили бы крестьянство строить такой «социализм», когда ка­ждый крестьянин стремился бы прежде всего к расширению и разви­тию своего индивидуального хозяйства. В действительности в слу­чае победы в 60-х годах крестьянской революции в России не про­изошло бы никакого строительства социализма, а были бы созданы только чрезвычайно благоприятные условия для быстрого развития капитализма, что было бы, конечно, в то время чрезвычайно про­грессивным явлением.

В действительности же крестьянские массы могут быть вовле-


[1] Ленин. Соч., том XV, стр. 144.

12


чены в процесс строительства социализма только в условиях дик­татуры пролетариата, как это показала нам Октябрьская социали­стическая революция.

Итак, Чернышевский не знал правильного пути к торжеству со­циализма. Ленин, отдавая должное гениальности Чернышевского, его революционности и т. д., указывая, что Чернышевский был «замечательно глубоким критиком капитализма»[1], характеризовал его всегда как утопического социалиста.

Маркс и Энгельс, которые были хорошо знакомы с сочинениями и деятельностью Чернышевского, также очень высоко ценили его как социалиста, подвергшего меткой, убийственной критике бур­жуазно-помещичий строй и буржуазную политическую экономию, и вместе с тем, как мужественного, непреклонного революционного де­мократа. В «Послесловии» ко второму изданию «Капитала» Маркс указывал, что «банкротство «буржуазной» политической экономии мастерски выяснил уже в своих «Очерках политической экономии по Миллю» великий русский ученый и критик Н. Чернышевский).

Энгельс также очень высоко ценил Чернышевского. Так в послесловии к статье «Социальные отношения в России» он называет Чернышевского великим мыслителем, «которому Россия бесконечно обязана столь многим и чье медленное убийство долго­летней ссылкой среди сибирских якутов навеки останется позор­ным пятном на памяти Александра II»... И далее в той же ста­тье: «Вследствие интеллектуального барьера, отделявшего Россию от Западной Европы, Чернышевский никогда не знал произведений Маркса, а когда появился «Капитал», он давно уже находился в Средне-Вилюйске... Все его умственное развитие должно было про­текать в тех условиях, которые были созданы этим интеллектуаль­ным барьером... Поэтому, если в отдельных случаях мы и находим у него слабые места, ограниченность кругозора, то приходится только удивляться, что подобных случаев не было гораздо боль­ше». В статье «Эмигрантская литература» Энгельс говорит, что Рос­сия — «страна, выдвинувшая двух писателей масштаба Добролюбова и Чернышевского, двух социалистических Лессингов».

Наконец, в письме членам комитета русской секции в Женеве Маркс писал: «Такие труды, как Флеровского и вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении на­шего века».

В статье «Что такое «друзья народа» Ленин отмечает «глубо­кое и превосходное понимание Чернышевским современной ему действительности»[2]. С другой стороны, мы видели, что Черны­шевский был утопическим социалистом и неправильно указывал путь к социализму. Как же примирить эти два положения?

Поистине Чернышевский как революционный демократ обнару-


[1] Ленин. Соч., том XVII, стр. 342.

[2] Ленин. Соч., том I, стр. 178.

13


жил гениальное понимание окружавшей его русской действитель­ности. Он понял, что главным злом, главным препятствием всему дальнейшему развитию России в 50-х годах было крепостное право, и на нем сосредоточил он всю силу своих ударов. Но еще боль­шая гениальность Чернышевского сказалась в том, что он понял глубокую революционность русского крестьянства, понял, что уни­чтожение крепостного права, произведенное царем руками помещи­ков, отнюдь не уничтожало ни этой глубокой революционности, ни причин, ее порождающих. И после уничтожения крепостного права Чернышевский продолжал готовить эту революцию и положил на­чало движению, которое действительно сыграло крупную роль в революции.

Чернышевский был одним из предтеч народничества.

«Народничество очень старо. Его родоначальниками считают Герцена и Чернышевского»,— писал Ленин в 1913 году в статье «О народничестве»[1]. «Герцен — основоположник «русского» социа­лизма, «народничества», — повторял он в статье «Памяти Герцена». «Но Герцен принадлежал к помещичьей, барской среде. Он поки­нул Россию в 1847 г., он не видел революционного народа и не мог верить в него. Отсюда его либеральная апелляция к «верхам». Отсюда его бесчисленные слащавые письма в «Колоколе» к Алек­сандру II Вешателю, которых нельзя теперь читать без отвраще­ния»[2].

На смену Герцену пришли другие люди, выросшие в России и вышедшие из других классов. Это были революционеры-разно­чинцы. «Как декабристы разбудили Герцена, — писал Ленин в статье «Из прошлого рабочей печати в России», — так Герцен и его «Колокол» помогли пробуждению разночинцев, образованных представителей либеральной и демократической буржуазии, принад­лежавших не к дворянству, а к чиновничеству, мещанству, купе­честву, крестьянству»...

«Падение крепостного права вызвало появление разночинца, как главного, массового деятеля и освободительного движения во­обще и демократической, бесцензурной печати в частности. Гос­подствующим направлением, соответствующим точке зрения разно­чинца, стало народничество»[3].

Кадрами революционной демократии 60-х годов были разно­чинцы-интеллигенты, выходцы из мелкобуржуазных слоев. Это были «революционеры, стоявшие на стороне крестьянства и пони­мавшие всю узость, все убожество пресловутой «крестьянской ре­формы», весь ее крепостнический характер. Во главе этих, крайне немногочисленных тогда, революционеров стоял Н. Г. Чернышев-


[1] Ленин. Соч., том XVI, стр. 283

[2] Ленин. Соч., том XV, стр. 466—467.

[3] Ленин. Соч., том XVII, стр. 341—342. «Чернышевский, Добролюбов, Серно-Соловьевич, представлявшие новое поколение революционеров-разночинцев»… — говорит Ленин в уже цитированной статье «Памяти Герцена» (том XV, стр. 467).

14


ский»[1]. «...Чернышевский, развивший вслед за Герценом народ­нические взгляды, сделал громадный шаг вперед против Герцена. Чернышевский был гораздо более последовательным и боевым де­мократом. От его сочинений веет духом классовой борьбы. Он резко проводил ту линию разоблачений измен либерализма, кото­рая доныне ненавистна кадетам и ликвидаторам. Он был замеча­тельно глубоким критиком капитализма несмотря на свой утопи­ческий социализм»[2]. Наиболее ярко и открыто революционная защита интересов крестьянства развита была Чернышевским в его прокламации «Барским крестьянам», где он писал, не считаясь с требованиями царской цензуры. За эту деятельность Чернышев­ского Ленин и называл его «последовательным и боевым демо­кратом». В статье «Памяти Герцена» Ленин писал:

«Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и поме­щики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Дека­бристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народ­ной Воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это — движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой, революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году»[3].

Итак, в движении русской революционной демократии при его возникновении в 60-х годах (точнее — в конце 50-х годов) была революционная сторона. Она состояла в том, что революционная демократия в то время выражала и защищала интересы широких масс жестоко эксплоатируемого, угнетаемого и в основе револю­ционно настроенного крестьянства. Революционная демократия (а во главе ее Чернышевский) в то время ставила своей задачей под­готовку такой крестьянской революции, которая смела бы до осно­вания старый крепостнический строй и уничтожила бы всякую силу помещиков.

Вожди этой революционной демократии были и социалистами,— правда, утопическими. Но в то время этот утопический социализм не выступал противником пролетарского революционного движения, противником научного социализма. Это обстоятельство и отмечал Ленин в характеристике Чернышевского, как демократа той поры


[1] Ленин. Соч., том XV, стр. 143

[2] Ленин. Соч., том XVII, стр. 342.

[3] Ленин. Соч., том XV, стр. 468—469.

15


«общественного развития России, когда демократизм и социализм сливались в одно неразрывное, неразъединимое целое»[1].

Но в революционной демократии наряду с революционным крестьянским демократизмом существовала и другая черта. Кресть­янство — это была в то время только потенциальная революцион­ная сила. Кадры революционной демократии состояли тогда из интеллигентных разночинцев — выходцев из чиновничества, мещан­ства, мелкого купечества, духовенства и прочих мелкобуржуазных слоев, а также из среды обедневшего дворянства. В силу вообще неустойчивости мелкой буржуазии, а в частности ее интеллигент­ских представителей, соприкасавшихся с дворянством и буржуа­зией, в разночинских кадрах возникло и развивалось тяготение к этим верхушечным слоям, к их идеологии и программе — к ли­берализму, то есть к идеологии и политике, враждебной проле­тариату. Этот народнический либерализм выступал для привлече­ния к себе сочувствия масс под маской социализма, но социализма реформистского, враждебно относившегося к пролетарскому со­циализму.

В конце 1897 (или в начале 1898) года Ленин написал статью «От какого наследства мы отказываемся»[2], в которой он давал характеристику «просветителей» 60-х годов и народников 70—80-х годов и устанавливал отношение марксистов к этим двум те­чениям. Для характеристики шестидесятников он взял в своей статье книгу буржуазного либерала того времени Скалдина («В захолустьи и в столице»). Но в примечании на страницах 314—315 он говорил, что Скалдин во многих отношениях не типичен для 60-х годов. Однако, взять представителя «наследства» с более типичным тоном было для него неудобно. В одном письме он повторяет, что Скалдин «не типичен» для 60-х годов, что «типич­ных» писателей взять «неудобно», что у него «не было статей Черн[ы]ш[евск]ого... да и не переизданы еще главные из них, да и вряд-ли бы сумел обойти при этом подводные камни»[3], то есть цензуру.

Итак, наиболее характерным для «просветителей» 60-х годов Ленин считал Чернышевского. Каковы же характерные черты этих «просветителей», которые Ленин отмечал в своей статье?

«Как и просветители западно-европейские, как и большинство литературных представителей 60-х годов, Скалдин одушевлен го­рячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области. Это первая характерная черта «просветителя». Вторая характерная черта, общая всем русским просветителям, — горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще все­сторонней европеизации России. Наконец, третья характерная черта «просветителя» это — отстаивание интересов народных масс, глав-


[1] Ленин. Соч., том I, стр. 170.

[2] Ленин. Соч., том II, стр. 303—338.

[3] Ленинский сборник, том IV, стр. 13—14.

16


ным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с со­бой общее благосостояние, и искреннее желание содействовать этому. Эти три черты и составляют суть того, что у нас называют «наследством 60-х годов»[1].

Что касается народничества семидесятых годов, то оно проявило три черты, которые сделали его «теорией реакционной и вредной». Эти черты следующие:

«Первая черта — признание капитализма в России упадком, регрессом. Как только вопрос о капитализме в России был постав­лен, очень скоро выяснилось, что наше экономическое развитие есть капиталистическое, и народники объявили это развитие рег­рессом, ошибкой, уклонением с пути, предписываемого якобы всей исторической жизнью нации, от пути, освященного якобы веко­выми устоями и т. п. и т. д. Вместо горячей веры просветителей в данное общественное развитие явилось недоверие к нему, вместо исторического оптимизма и бодрости духа — пессимизм и уныние, основанные на том, что чем дальше пойдут дела так, как они идут, тем хуже, тем труднее будет решить задачи, выдвигаемые новым развитием; являются приглашения «задержать» и «остановить» это развитие, является теория, что отсталость есть счастье России и т. д. С «наследством» все эти черты народнического миросо­зерцания не только не имеют ничего общего, но прямо противо­речат ему... «Наследство» 60-х годов с их горячей верой в про­грессивность данного общественного развития, с их беспощадной враждой, всецело и исключительно направленной против остатков старины, с их убеждением, что стоит только вымести до чиста эти остатки, и дела пойдут как нельзя лучше, — это «наследство» не только не при чем в указанных воззрениях народничества, но прямо противоречит им»[2].

«Вторая черта народничества — вера в самобытность России, идеализация крестьянина, общины и т. п... Это общее всем народ­никам учение о самобытности России опять таки не только не имеет ничего общего с «наследством», но даже прямо противоре­чит ему. «60-ые годы», напротив, стремились европеизировать Рос­сию, верили в приобщение ее к общеевропейской культуре, заботи­лись о перенесении учреждений этой культуры и на нашу, вовсе не самобытную, почву. Всякое учение о самобытности России нахо­дится в полном несоответствии с духом 60-х годов и их традицией»[3].

«Третья характерная черта народничества — игнорирование связи «интеллигенции» и юридико-политических учреждений стра­ны с матерьяльными интересами определенных общественных клас­сов — находится в самой неразрывной связи с предыдущими: только это отсутствие реализма в вопросах социологических и могло по-


[1] Ленин. Соч., том II, стр. 314.

[2] Ленин. Соч., том II, стр. 323—324.

[3] Ленин. Соч., том II, стр. 324—325.

2 Н. Г. Чернышевский, т. I

17


родить учение об «ошибочности» русского капитализма и о возмож­ности «свернуть с пути». Это воззрение народничества опять-таки не стоит ни в какой связи с «наследством» и традициями 60-х го­дов, а, напротив, прямо противоречит этим традициям»[1].

«Итак, — заключает Ленин, — хотя народничество сделало круп­ный шаг вперед против «наследства» просветителей, поставив во­прос о капитализме в России, но данное им решение этого вопроса оказалось настолько неудовлетворительным, вследствие мелко-бур­жуазной точки зрения и сантиментальной критики капитализма, что народничество по целому ряду важнейших вопросов общественной жизни оказалось позади по сравнению с «просветителями». При­соединение народничества к наследству и традициям наших про­светителей оказалось в конце концов минусом»[2].

Подводя итоги этим параллелям, Ленин заключает:

«Просветитель верит в данное общественное развитие, ибо не замечает свойственных ему противоречий. Народник боится дан­ного общественного развития, ибо он заметил уже эти противоре­чия. «Ученик»[3] верит в данное общественное развитие, ибо он видит залоги лучшего будущего лишь в полном развитии этих противоречий. Первое и последнее направление стремится поэтому поддержать, ускорить, облегчить развитие по данному пути, устра­нить все препятствия, мешающие этому развитию и задерживающие его. Народничество, наоборот, стремится задержать и остановить это развитие, боится уничтожения некоторых препятствий разви­тию капитализма. Первое и последнее направление характеризует­ся тем, что можно бы назвать историческим оптимизмом: чем дальше и чем скорее дела пойдут так, как они идут, тем лучше. Народничество, наоборот, естественно ведет к историческому пес­симизму: чем дальше дела пойдут так, тем хуже. «Просветители» вовсе не ставили вопросов о характере пореформенного развития, ограничиваясь исключительно войной против остатков дореформен­ного строя, ограничиваясь отрицательной задачей расчистки пути для европейского развития России. Народничество поставило во­прос о капитализме в России, но решило его в смысле реакцион­ности капитализма и потому не могло целиком воспринять наслед­ства просветителей: народники всегда вели войну против людей, стремившихся к европеизации России вообще, с точки зрения «единства цивилизации», вели войну не потому только, что они не могли ограничиться идеалами этих людей (такая война была бы справедлива), а потому, что они не хотели итти так далеко в раз­витии данной, т.-е. капиталистической, цивилизации. «Ученики» решают вопрос о капитализме в России в смысле его прогрессив­ности и потому не только могут, но и должны целиком принять наследство просветителей, дополнив это наследство анализом про-


[1] Ленин. Соч., том II, стр. 328.

[2] Ленин. Соч., том II, стр. 330.

[3] То есть марксист.

18


тиворечий капитализма с точки зрения бесхозяйных производи­телей»...

«В конце концов, — заключает Ленин, — мы получили, следо­вательно, тот вывод, который не раз был уже нами указан по частным поводам выше, именно, что ученики — гораздо более по­следовательные, гораздо более верные хранители наследства, чем народники» [1].

В 60-х годах, при слабости тогдашнего революционного движе­ния и при необходимости направлять революционные удары про­тив основного «зла» того времени — против крепостного права, идея крестьянской революции была глубоко революционной идеей. Позднее же, когда капитализм в России достаточно вырос и пролетариат развил свое классовое революционное движение, ко­торое ставило задачей революции не только борьбу против остат­ков крепостничества, но и борьбу за торжество социализма, за уни­чтожение всякого гнета и всякой эксплоатации, — в интересах ре­волюции стало необходимым, чтобы пролетариат — этот до конца революционный класс — стал гегемоном в революционной борьбе. В это время народничество с его идеей крестьянской революции и с его либерально-народнической идеологией и политикой начало борьбу против пролетарского революционного движения и против марксизма, как идеологии пролетариата. Народничество стало в это время — и чем дальше, тем больше — превращаться в реакцион­ную силу[2]. Этому усилению буржуазно-либеральных тенденций в народничестве способствовала и диференциация крестьянства — образование в деревне сильного кулацкого слоя. Характеризуя «вырождение» народничества, Ленин писал:

«...деревня давно уже совершенно раскололась. Вместе с ней раскололся и старый русский крестьянский социализм, уступив место, с одной стороны, рабочему социализму; с другой — выро­дившись в пошлый мещанский радикализм. Иначе как вырождением нельзя назвать этого превращения. Из доктрины об особом укладе крестьянской жизни, о совершенно самобытных путях нашего раз­вития — вырос какой-то жиденький эклектизм... Из политической программы, рассчитанной на то, чтобы поднять крестьянство на со­циалистическую революцию против основ современного общества — выросла программа, рассчитанная на то, чтобы заштопать, «улучшить» положение крестьянства при сохранении основ современного общества»[3].

Вместе с тем «та пора общественного развития России, когда демократизм и социализм сливались в одно неразрывное, неразъ-


[1] Ленин. Соч., том II, стр. 330—331.

[2] Еще позже, в эпоху пролетарской революции, выродившееся народниче­ство (эсеры, энесы и т. д.), вступив в борьбу против революционного пролета­риата и его требований, превратилось в силу прямо контрреволюционную. Народнические контрреволюционеры того времени не имеют, конечно, ничего общего с великим демократом и революционером Н. Чернышевским.

[3] Ленин. Соч., том I, стр. 165.

2*

19


единимое целое (как это было, напр., в эпоху Чернышевского), без­возвратно канула в вечность»[1].

Но чисто оппортунистическими стали только буржуазно-интел­лигентские кадры народничества. Что же касается крестьянства, его бедняцких и в значительной степени середняцких слоев деревни, то там революционное движение, наоборот, росло, и этим все более подготовлялась почва для грядущей революции. Но вместе с тем назревали и условия разрыва между руководящей верхушкой на­родничества, становившейся все более реакционной, и широкими крестьянскими массами расслаивавшейся деревни.

В 1911 году в статье «По поводу юбилея» Ленин писал:

«...в народничестве таилась двоякая тенденция... Поскольку на­родники прикрашивали реформу 1861 года, забывая о том, что «наделение» реально означало в массе случаев обеспечение поме­щичьих хозяйств дешевыми и прикрепленными к месту рабочими руками, дешевым кабальным трудом, постольку они опускались (часто не сознавая этого) до точки зрения либерализма, до точки зрения либерального буржуа, или даже либерального помещика; — постольку они объективно становились защитниками такого типа капиталистической эволюции, которая всего более отягощена поме­щичьими традициями, всего более связана с крепостническим прошлым, всего медленнее, всего тяжелее от него освобож­дается.

Поскольку же народники, не впадая в идеализацию реформы 61-го года, горячо и искренне отстаивали наименьшие платежи и наибольшие, без всякого ограничения, «наделы», при наиболь­шей культурной, правовой и проч. самостоятельности крестьянина, постольку они были буржуазными демократами. Их единственным недостатком было то, что их демократизм был далеко не всегда последователен и решителен, при чем буржуазный характер его оставался ими несознанным...

Эта двоякая, либеральная и демократическая тенденция в на­родничестве вполне ясно наметилась уже в эпоху реформы 1861 года...

Из двух указанных тенденций народничества демократическая, опирающаяся на сознательность и самодеятельность не поме­щичьих, не чиновничьих и не буржуазных кругов, была крайне слаба в 1861 году. Поэтому дело и не пошло дальше самого ма­ленького «шага» по пути превращения в буржуазную монархию. Но эта слабая тенденция существовала уже тогда. Она проявля­лась и впоследствии, то сильнее, то слабее, как в сфере обществен­ных идей, так и в сфере общественного движения всей поре­форменной эпохи. Эта тенденция росла с каждым десятилетием этой эпохи, питаемая каждым шагом экономической эволюции страны, а, следовательно, и совокупностью социальных, правовых, культурных условий.


[1] Ленин. Соч., том I, стр. 170.

20


Через 44 года после крестьянской реформы и та и другая тен­денция, которые в 1861 году только наметились, нашли себе до­вольно полное и открытое выражение на самых различных попри­щах общественной жизни, в различных перипетиях общественного движения, в деятельности широких масс населения и крупных поли­тических партий. Кадеты и трудовики, — понимая тот и другой термин в самом широком смысле, — прямые потомки и преемники, непосредственные проводники обеих тенденций, обрисовавшихся уже полвека тому назад. Связь между 1861 годом и событиями, разыгравшимися 44 года спустя, несомненна и очевидна. И то об­стоятельство, что в течение полувека обе тенденции выжили, окре­пли, развились, выросли, свидетельствует, бесспорно, о силе этих тенденций, о том, что корни их лежат глубоко во всей экономиче­ской структуре России»[1].

Итак, «демократическая» тенденция русской революции 1905 года, выразившаяся в том, что революционно настроенное крестьянство совершило ряд выступлений против помещиков, в том, что оно не пошло за кадетами, которые старались потушить революцию, и образовало свою организацию, ведет начало от 1861 года, от того движения революционной демократии, вождем которого был Чернышевский.

В статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция» Ленин писал:

«Либералы 1860-ых годов и Чернышевский суть представители двух исторических тенденций, двух исторических сил, которые с тех пор и вплоть до нашего времени определяют исход борьбы за новую Россию»[2].

«В революции 1905 года те две тенденции, которые в 61 -м году только наметились в жизни, только-только обрисовались в лите­ратуре, развились, выросли, нашли себе выражение в движении масс, в борьбе партий на самых различных поприщах, в печати, на митингах, в союзах, в стачках, в восстании, в Государственных Думах»[3].

«Тенденции демократическая и социалистическая отделились от либеральной и размежевались друг от друга. Пролетариат орга­низовался и выступал отдельно от крестьянства, сплотившись во­круг своей рабочей с.-д. партии. Крестьянство было организовано в революции несравненно слабее, его выступления были во много и много раз раздробленнее, слабее, его сознательность стояла на гораздо более низкой ступени... Но все же, в общем и целом, крестьянство, как масса, боролось именно с помещиками, выступало революционно, и во всех Думах — даже в третьей, с ее изуродо­ванным в пользу крепостников представительством — оно создало трудовые группы, представлявшие, несмотря на их частые колеба-


[1] Ленин. Соч., том XV, стр. 95—97.

[2] Ленин. Соч., том XV, стр. 143—144.

[3] Ленин. Соч., том XV, стр. 145.

21


ния, настоящую демократию. Кадеты и трудовики 1905—7 годов выразили в массовом движении и политически оформили позицию и тенденции буржуазии, с одной стороны, либерально-монархиче­ской, а с другой стороны, революционно-демократической»[1].

Родоначальником этой второй — революционно-демократической тенденции был, как Ленин говорил выше, Н. Г. Чернышевский.

В статье «По поводу юбилея» Ленин писал:

«Сравнение 1861 года с 1905—07 годами яснее ясного пока­зывает, что это реальное историческое значение народнической идеологии состояло в противоположении двух путей капиталисти­ческого развития: одного пути, приспособляющего новую, капита­листическую Россию к старой, подчиняющего первую второй, замед­ляющего ход развития, — и другого пути, заменяющего старое новым, устраняющего полностью отжившие помехи новому, уско­ряющего ход развития [2].

В 60-х годах революционные демократы оказались слишком слабыми и немногочисленными, а потому и потерпели поражение: «революционное движение в России было тогда слабо до ничтоже­ства, а революционного класса среди угнетенных масс вовсе еще не было»[3].

Чернышевский, М. Михайлов и другие пошли на каторгу. Добролюбов умер юношей. Но начатое ими революционное движе­ние не погибло.

В статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция» Ленин писал:

«Революционеры 61-го года остались одиночками и потерпели, повидимому, полное поражение. На деле именно они были вели­кими деятелями той эпохи, и чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тог­дашних либеральных реформистов»[4].

Ту же мысль находим мы у Ленина и в статье «По поводу юбилея» :

«...вышло так, что представители сознательно враждебной ли­берализму демократической тенденции в реформе 1861 года, ка­завшиеся тогда (и долгое время спустя) беспочвенными одиноч­ками, оказались на деле неизмеримо более «почвенными», — ока­зались тогда, когда созрели противоречия, бывшие в 1861 году в состоянии почти зародышевом... История навсегда сохранит па­мять о первых, как о передовых людях эпохи, — о вторых, как о людях половинчатых, бесхарактерных, бессильных перед силами старого и отжившего»[5].

Чернышевский был вождем этих передовых людей эпохи 60-х годов. Надо было иметь действительно «глубокое и превосходное


[1] Ленин. Соч., том XV, стр. 145—146.

[2] Ленин. Соч., том XV, стр. 98.

[3] Ленин. Соч., том XV, стр. 142.

[4] Ленин. Соч., том XV, стр. 147.

[5] Ленин. Соч., том XV, стр. 98.

22


понимание Чернышевским современной ему действительности»[1], надо было обладать действительно «гениальным провидением» для того, чтобы в 60-х годах, когда общественные противоречия, по­родившие через 40 с лишним лет революцию, были еще «в состоя­нии почти зародышевом», дать начало движению, которое, как указывает Ленин, сыграло громадную роль в революции 1905 года и играло ее вплоть до Февральской революции 1917 года. Нужно было быть действительно до конца стойким, мужественным рево­люционером, чтобы в то время итти так непреклонно к поставлен­ной революционной цели. Вот эту-то мужественность и непреклон­ность революционера, это «гениальное провидение» и ценил Ленин чрезвычайно высоко в Чернышевском.

Есть еще одно обстоятельство, которое роднит Чернышевского с Лениным, роднит его с нашей пролетарской революцией, делает его весьма близким для нас. Это глубокая вера Чернышевского в народ, вера в могучую, неисчерпаемую силу народных масс, его глу­бокое убеждение, что победа народного дела может быть достиг­нута только классовой борьбой революционных масс трудящихся.

Н. Г. Чернышевский целиком принадлежит нам, нашей великой стране Советов. Дело, за которое отдал всю свою славную и пре­красную жизнь Чернышевский, победоносно осуществлено Великой Октябрьской социалистической революцией.

Н. Мещеряков.


[1] Ленин. Соч., том I, стр. 178.

<23>